arena-star.ru → Волосы

Литературно-музыкальная композиция "человек, на котором держится дом". Не могу найти произведение Ю

У меня не сохранились мамины письма. Я не запомнил их наизусть, хотя перечитывал десятки раз. Но в памяти жива картина жизни родного дома, которая возникала из маминых весточек.
Я видел нашу комнату с большой кафельной печью. Печь горела, и из нее тянуло горячим духом смолистых дров. Дрова потрескивали, и на пол падали оранжевые угольки. Мама наклонялась и быстро, чтобы не обжечь пальцы, подхватывала уголек и бросала его в печь. Когда дрова прогорали, она помешивала угли кочергой и ждала, когда над ними исчезнет голубоватый огонь. Потом плотно захлопывала медную дверцу. Вскоре белый кафель накалялся. Мама прижималась к нему спиной и закрывала глаза.
На ледяном ветру я видел ее у печки с закрытыми глазами. Это видение возникало ночью на посту. У меня в кармане лежало письмо. От него веяло далеким теплом, пахнувшим смолистыми дровами.
Это родное тепло было сильнее ветра.
Когда от мамы приходило письмо, не было ни бумаги, ни конверта с номером полевой почты, ни строчек. Был мамин голос. Я слышал его даже в грохоте орудий.
Дым землянки касался щеки, как дым родного дома.
Под Новый год я увидел у себя дома елку. Мама подробно рассказывала в письме о елке. Оказывается, в шкафу случайно нашлись елочные свечи. Короткие, разноцветные, похожие на отточенные цветные карандаши. Их зажгли, и с еловых веток по комнате разлился ни с чем не сравнимый аромат стеарина и хвои. В комнате было темно, и только веселые блуждающие огоньки замирали и разгорались, и тускло мерцали золоченые грецкие орехи.
Я лежал на снегу в тяжелой каске, в подшлемнике - в шерстяном опущенном забрале, в шинели, затвердевшей от талого снега, а осколки снарядов гулко плюхались на землю - большие рваные куски металла. Вот один упал совсем рядом... Гори, елка. Мерцайте, позолоченные орешки. Хорошо, что где-то около мамы есть островок мира, где все по-прежнему. Тепло и спокойно. И мама в безопасном месте. И единственная ее тревога - это я.
Старые часы идут и бьют полночь. Сверчок, чудом поселившийся в городской квартире, работает на стрекочущей машинке. Ковш Большой Медведицы стоит на крыше дома, что напротив. Пахнет хлебом. Тихо. Елка погасла. Печка горячая.
Потом оказалось, что все это было легендой, которую умирающая мама сочинила для меня в ледяном доме, где все стекла были выбиты взрывной волной, а печки были мертвы и люди умирали от осколков. И она писала, умирая. Из ледяного блокадного города слала мне последние капли своего тепла, последние кровинки.
Она не просто голодала. В нее стреляли голодом. Это не был голод недорода. Это был смертельный голод, фашистский голод. Голод - обстрел, голод - бомбежка, голод - пожар.
А я поверил легенде. Держался за нее - за свой НЗ, за свою резервную жизнь. Был слишком молод, чтобы читать между строк. Я читал сами строки, не замечая, что буквы кривые, потому что их выводила рука, лишенная сил, для которой перо было тяжелым, как топор. Мать писала эти письма, пока билось сердце.
Последнее письмо пришло в мае.
Чем больше черпаешь из колодца воды, тем свежее она и обильнее. От нее веет ароматом глубокой земли и устойчивым холодом талого снега. Каждый глоток колодезной воды сладко утоляет жажду и наполняет бодростью. Утром солнце всплывает со дна, вечером - погружается на дно. Так живет колодец.
Если же в полутемном срубе не звенит ведро и рассыпанные звенья цепи не натягиваются тетивой, а ржавеют от бездействия, если ворот весело не поскрипывает под рукой и сорвавшиеся капли серебряными монетами не падают обратно в гулкую глубину - родник перестает бить, колодец затягивается илом, чахнет. Наступает смерть колодца.
С нашествием врага появились мертвые колодцы. Они умирали вместе с людьми. Мертвые колодцы были похожи на незарытые могилы.
Теперь колодцы ожили, вернее, их оживили люди - живые, пришедшие на смену мертвым. Весело звенят ведра, и цепи блестят на солнце, освобожденные от ржавчины прикосновением множества рук. Колодцы поят людей, коров, землю, деревья. Они льют воду на раскаленные черные камни банек, и мягкий, захватывающий дух пар делает свое чистое дело, оседая каплями на вялой пахучей листве березовых веников.
Колодцы ожили. Но тот, кто погиб на войне, - погиб навечно.
Я взял в руки тяжелое холодное ведро, медленно поднес его к губам и вдруг увидел себя мальчишкой. Нескладным, нестриженым, со ссадиной на лбу, с облупившимся носом. Этот мальчишка смотрел на меня из ведра с водой. Я держал в руках свою давнюю жизнь. Она была нелегкой. Руки начали слегка дрожать, и по воде пошли морщинки: мой маленький двойник корчил рожи и подсмеивался надо мной - солидным, взрослым, городским.
Я наклонился к ведру и сделал глоток. Мальчишка тоже глотнул. Так мы пили вдвоем вкусную колодезную воду, словно поспорили, кто кого перепьет.
Меня стал сердить мальчишка. Я с удовольствием выпил бы все ведро, чтобы не видеть его. Пить я больше не мог - мне уже свело зубы от холода, - я размахнулся и вылил воду на дорогу. И угодил в курицу, которая недовольно закудахтала и побежала прочь. Я вылил воду, но двойник остался. И когда я шел по деревне, он все время давал о себе знать.
Я вдруг почувствовал, что долгое время не помнил многих событий своей прежней жизни. Люди, с которыми я жил когда-то рядом, отодвинулись далеко в пространство, а их очертания стерлись. Образовался провал. Пустота, от которой мне стало не по себе. Теперь этот нестриженый, со ссадиной на лбу приблизил далекое время. Я увидел свое детство со множеством подробностей.
Я вспомнил щели в бревнах над моей кроватью, сенник на лавке, занавески, прибитые обойными гвоздями, печную заслонку с отклепавшейся ручкой, рогатые ухваты. Я услышал скрип половиц - у каждой свой особый звук: старые потрескавшиеся доски были клавишами какого-то таинственного инструмента. Я реально ощутил запах топленого молока - клейкий, кисло-сладкий запах, который неожиданно вытекал из печи и вытеснял из дома все остальные запахи.
Я увидел маму. У колодца, с запотевшими ведрами. В соломенных лучах солнца.
Мой дедушка, Алексей Иванович Филин, был родом с Белого озера. Двенадцатилетним мальчишкой он пришел в Питер и назад в деревню уже не вернулся. Жил трудно. Много работал. После революции стал Героем Труда. Городская жизнь не убила в нем деревенского корня. Иногда с грустью рассказывал о молочной воде Белого озера, о пчелах, о лошадях, о том, как в деревне в большом чане варят домашнее пиво. Иногда, под хмельком, дедушка пел свои деревенские малословные песни.
Каждое лето мы с мамой ездили в деревню.
Городской человек редко встречается с землей. Земля скрыта от его глаз каменными плитами, застывшей лавой асфальта. Она покоится в глубине черная, бурая, красная, серебристая. Она задержала дыхание и затаилась. Городской человек не знает, чем пахнет земля, как она дышит в разные времена года, как страдает от жажды, как рожает хлеб. Он не ощущает, что вся его жизнь, его благополучие зависят от земли. Но переживает за сухое лето, не радуется обильному снегопаду. А иногда боится земли, как смутной, незнакомой стихии. И тогда в душе затихает необходимое, естественное чувство сыновней любви к земле.
В деревне мы с мамой ходили босиком. Сперва это было довольно трудно. Но постепенно на ногах образовались естественные подошвы, и ноги перестали чувствовать мелкие уколы. Эти подошвы верно служили мне - не снашивались, не протирались. Правда, их нередко приходилось заливать йодом. А перед сном - мыть.
Мать приучила меня к земле, как птица приучает своего птенца к небу, а белая медведица приваживает медвежонка к морю. На моих глазах черная земля становилась зеленой, потом разливалась легкая голубизна, потом мерцала бронза - так рождается лен. Мы с мамой дергали лен. Мама ловко скручивала жгут и вязала снопы-коротышки. У нее на голове был белый платок, как у деревенских.
Иногда мне поручали пасти корову Лыску. Тогда приходилось подниматься очень рано. И я сердился на Лыску, что она не дала мне поспать, шагая по холодной траве, дулся на нее. Мне даже хотелось ударить ее прутом... Она шла медленно, с коровьим достоинством, а самодельный жестяной колокольчик глухо потренькивал на ее шее.
Потом, в роле, я отходил. Я приближался к корове и прижимался к ее теплому дышащему боку - грелся. Иногда я разговаривал с Лыской. Рассказывал ей целые истории. Лыска не перебивала меня, она умела внимательно слушать и беззвучно кивала головой.
Голова у нее тяжелая, крупная. А глаза, большие влажные глаза, были чем-то опечалены. Лыска незаметно подходила ко мне и тыкалась в щеку розовым носом. Ее дыхание было громким и теплым. Она относилась ко мне покровительственно, как к теленку.
Временами я испытывал приливы любви к нашей корове. Тогда я уходил с ней далеко в поле, где росли клеверная кашка и горошек. Отыскивал глубокий буерак, опускался по крутому склону и рвал для нее лакомые зеленые побеги. Я сооружал "дымок": зажигал сухие гнилушки в консервной банке и размахивал около Лыски, чтобы слепни и шершни не одолевали ее. Лыска становилась священным животным, а я служкой с кадилом. Потом Лыску пришлось продать. Когда ее уводили со двора, она плакала. Все понимала. Испытывала горе. И тогда я дал себе слово, что, когда вырасту и буду зарабатывать деньги, куплю Лыску обратно. Я обещал это Лыске.
Нестриженый, со ссадиной на лбу, смотревший на меня из ведра, напомнил мне об этом невыполненном обещании. Он насмехался надо мной и молча, непрощающе упрекал в том, что я обманул Лыску. Обещал купить обратно и не купил.
Вообще мой нескладный двойник многое напоминал мне.
Я как-то спросил маму:
- У меня сердце светится?
- Ну как же оно может светиться, - возразила мама.
Я увидел светящееся сердце в кузнице. Кузница стояла на краю деревни. От нее тянуло запахом угольного дыма, и она сотрясалась от звонких прерывистых ударов. Я услышал, как с хрипом дышат кожаные мехи и как от их дыхания в горне с легким свистом пробуждается в углях огонь.
Кузнец был раздет до пояса. Его тело блестело от пота. На мокрой груди отражалось пламя горна. Кузнец взмахивал молотом, откидывал корпус назад и с силой обрушивал удар на кусок раскаленного железа. И каждый раз отблеск пламени вздрагивал. Я решил, что это просвечивает сердце. Оно горит внутри и просвечивает сквозь грудь.
Я показал маме светящееся сердце.
- Видишь? - сказал я шепотом.
- Вижу.
- От чего же оно светится?
Мама подумала и тихо сказала:
- От работы.
- А если я буду работать, мое сердце будет светиться?
- Будет, - сказала мама.
Я тут же принялся за дело. Я наносил дров, поворошил сено и даже вызвался пойти за водой. И каждый раз, окончив дело, спрашивал:
- Светится?
И мама кивала головой.
И еще нестриженый двойник со ссадиной на лбу напомнил мне, как он нашел на земле осколок снаряда и показал маме:
- Смотри, какой камень!
- Это не камень, - ответила мама. - Это осколок снаряда.
- Снаряд разбился?
- Он разорвался на множество осколков.
- Зачем?
- Чтобы убивать.
Я бросил осколок на землю и опасливо покосился на него.
- Не бойся, - сказала мама, - он уже никого не убьет. Он сам мертвый.
- Откуда ты знаешь? - спросил я маму.
- Я же была сестрой милосердия.
Я смотрел на маму, как на незнакомую. Я не мог понять, какое отношение имеет сестра милосердия к маме.
В то далекое мгновение ни она, ни я не могли даже представить себе, что через десять лет я буду лежать на земле в шинели, в каске, с винтовкой, прижатой к боку, и в меня будут лететь такие камни с острыми краями. Не мертвые, а живые. Не для жизни, а для смерти.
По-настоящему земля открылась мне на войне. Сколько земли перекопал, перелопатил я за войну! Я рыл окопы, траншеи, землянки, ходы сообщения, могилы... Я рыл землю и жил в земле. Я узнал спасительное свойство земли: под сильным огнем прижимался к ней в надежде, что смерть минует меня. Это была земля моей матери, родная земля, и она хранила меня с материнской верностью.
Я увидел землю так близко, как раньше никогда не мог увидеть. Я приблизился к ней, как муравей. Она липла к моей одежде, к подметкам, к лопате - я весь был намагничен, а она железная. Земля была мне и убежищем, и постелью, и столом, она гремела и погружалась в тишину. На земле жили, умирали, реже рождались.
Один, только один раз земля не уберегла меня.
Я очнулся в телеге, на сене. Я не почувствовал боли, меня мучила нечеловеческая жажда. Пить хотели губы, голова, грудь. Все, что было во мне живого, хотело пить. Это была жажда горящего дома. Я сгорал от жажды.
И вдруг я подумал, что единственный человек, который может меня снасти, - мама. Во мне пробудилось забытое детское чувство: когда плохо, рядом должна быть мама. Она утолит жажду, отведет боль, успокоит, спасет. И я стал ее звать.
Телега грохотала, заглушая мой голос. Жажда запечатала губы. А я из последних сил шептал незабываемое слово - мамочка. Я звал ее. Уповал на нее, как на бога, Богоматерь, Человекоматерь, Мать.
Я знал, что она откликнется и придет. И она появилась. И сразу смолк грохот, и холодная животворная вода хлынула гасить пожар: текла по губам, по подбородку, за воротник. Мама поддерживала мою голову, осторожно, боясь причинить боль. Она поила меня из холодного ковшика, отводила от меня смерть.
Я почувствовал знакомое прикосновение руки, услышал родной голос:
- Сынок! Сынок, родненький...
Я не мог открыть глаза. Но я видел мать. Я узнавал ее руку, ее голос. Я ожил от ее милосердия. Губы разжались, и я прошептал:
- Мама, мамочка...
Во мне накопилось много слов. Они распирают мне грудь, стучат в висок. Они рвутся наружу, на свет, на бумагу. Но они зеленые. Их рано срывать с ветки. Я мучаюсь и жду, когда они созреют.
В детстве рвут зеленые яблоки, потому что не хватает терпения дождаться, пока они созреют. Рвут, и едят, и получают острое удовольствие. Теперь зеленые яблоки сводят рот.
Но нельзя выдерживать слова до приторности. Иногда надо находить озорную радость в зеленых яблоках и в зеленых словах.
Моя мать лежала в братской могиле в осажденном Ленинграде. В незнакомом селе у колодца я принял чужую мать за свою. Видимо, у всех матерей есть великое сходство. И если одна мать не может прийти к раненому сыну, то у его изголовья становится другая.
Мама. Мамочка...
В детстве мы легко принимаем от матери жертвы. Все время требуем жертв. А то, что это жестоко, узнаем позже - от своих детей.
"Золотые дни" не вечны. На смену им приходят "суровые дни", когда мы начинаем чувствовать себя самостоятельными и постепенно удаляемся от мамы. И вот уже нет прекрасной дамы и маленького рыцаря, а если он и есть, то у него другая прекрасная дама - с косичками, с капризно надутыми губами, с кляксой на платье...
В один из "суровых дней" я пришел из школы голодный и усталый. Бросил портфель. Разделся. И сразу за стол. На тарелке лежал розовый кружок колбасы. Я съел его мгновенно. Он растаял во рту. Его как бы и не было. Я сказал:
- Мало. Хочу еще.
Мама промолчала. Я повторил свою просьбу. Она подошла к окну и, не оглядываясь, тихо сказала:
- Больше нет... колбасы.
Я встал из-за стола, не сказав спасибо. Мало! Я шумно ходил по комнате, грохотал стульями, а мама все стояла у окна. Я подумал, что она разглядывает что-то, и тоже подошел к окну. Но ничего не увидел.
Я хлопнул дверью - мало! - и ушел.
Нет ничего более жестокого, чем просить у матери хлеба, когда его у нее нет. И негде взять. И она уже отдала тебе свой кусок... Тогда можно рассердиться и хлопнуть дверью. Но пройдут годы, и стыд настигнет тебя. И тебе станет мучительно больно от своей жестокой несправедливости.
Ты будешь думать о дне своего позора даже после смерти матери, и эта мысль, как незаживающая рана, будет то затихать, то пробуждаться. Ты будешь находиться под ее тяжелой властью и, оглядываясь, скажешь: "Прости!" Нет ответа.
Некому прошептать милосердное слово: "Прощаю".
Когда мама стояла у окна, ее плечи слегка вздрагивали от беззвучных слез. Но я этого не заметил. Я не заметил своих апрельских следов на полу. Не расслышал хлопнувшей двери.
Теперь я все вижу и слышу. Время все отдаляет, но оно приблизило ко мне этот день. И многие другие дни.
Прости меня, родная!
В старых избах с потемневших образов смотрит женщина с ребенком на руках. Грустная, задумчивая, улыбающаяся, озабоченная, счастливая, несчастная. Это не иконы, это портреты матерей - многих, живых и живущих.
Я много знаю о подвигах женщин: выносивших с поля боя раненых бойцов, работавших за мужчин, отдававших свою кровь детям, идущих по сибирским трактам за своими мужьями. Я никогда не думал, что все это имеет отношение к моей матери. К тихой, застенчивой, обыденной, озабоченной только тем, как прокормить нас, обуть, уберечь...
Теперь я оглядываюсь на ее жизнь и вижу: она прошла через все это. Я вижу это с опозданием. Но я вижу.
Я шел под удивительно голубым, лазурным небом - откуда в северном городе берется такая лазурь? И тут появилась низкая темная туча с острыми краями. Она перевалила через дома и быстро пошла на бреющем полете. Мне в лицо дохнуло льдом.
В следующее мгновение я оказался запутанным в белую ледяную сетку. Я не мог из нее выпутаться, только отбивался руками, силился разорвать ее. А вокруг все гудело, стонало, кружилось. Жесткая ледяная крупа била в лицо, секла по рукам. И вдруг в сетке сверкнуло желтое помутневшее солнце попалось в сеть! Раздался удар. Солнце погасло. Это было не солнце, а зимняя молния, гроза со снегом.
Туча все двигалась вперед. Она опутала ледяными сетями весь город. И тянула его за собой, сбивала с ног упругими нитями. Снова вспыхивало солнце и снова гасло. В городе стоял сухой грохот.
Новая вспышка высветила надпись на стене дома:
"Эта сторона наиболее опасна при артобстреле".
Я перешел на другую сторону.
На Пискаревском кладбище зеленеет трава. На Пискаревском кладбище большие могилы. Большие, общие, заполненные народным горем. Здесь похоронена моя мать.
Документов нет. Очевидцев нет. Ничего нет, за что можно было бы зацепиться пытливым умом. Но вечная сыновья любовь определила - здесь. И я склонился к земле.
Я глажу рукой траву Пискаревского кладбища. Я ищу сердце матери. Оно не может истлеть. Оно стало сердцем земли.
СЫН ЛЕТЧИКА
Я могу поручиться, что никогда не слышал о летчике Преснякове. Но его лицо на фотографии показалось мне удивительно знакомым. Он снят после полета, в гермошлеме, в котором можно дышать там, где нет воздуха. В этом одеянии он похож скорее на водолаза, чем на летчика.
Капитан Пресняков небольшого роста. Но это сразу не заметишь на фотографии, потому что он снят до пояса. Зато отчетливо видны широкие скулы, и глаза щелочками, и неровные брови, и канавки над верхней губой, и шрам на лбу. А может быть, это не шрам, а прядка волос, прилипшая ко лбу в трудном полете.
Эта фотография принадлежит Володьке Преснякову. Висит у него над постелью. Когда в дом приходит новый человек, Володька подводит его к фотографии и говорит:
- Мой отец.
Он говорит это так, будто и в самом деле знакомит гостя со своим отцом.
Живет Володька в Москве, в проезде Соломенной Сторожки. Конечно, на Володькиной улице нет никакой сторожки, да еще соломенной. Кругом стоят большие новые дома. Это при Петре Первом здесь была сторожка. Интересно, в каком месте она стояла? Около гастронома или на углу, у сберкассы? И как звали стражника, который в ненастную, вьюжную ночь забегал в теплую сторожку, чтоб перевести дух и погреть у огонька деревянные от мороза руки? Только на минутку! Стражнику не положено торчать в теплой сторожке при исполнении служебных обязанностей...
Под окнами Володькиного дома днем и ночью грохочут самосвалы: рядом идет стройка. Но Володька привык к их грохоту и не обращает на него внимания. Зато ни один самолет не пролетит над его головой незамеченным. Услышав звук мотора, он вздрагивает, настораживается. Его тревожные глаза спешат отыскать в небе маленькие серебристые крылышки машины. Впрочем, он, даже не глядя на небо, может по звуку определить, какой летит самолет простой или реактивный и сколько у него "движков". Это потому, что с детства привык к самолетам.
Когда Володька был маленьким, он жил далеко-далеко от Москвы. В военном городке. Ведь города, как и люди, бывают военные.
Володька родился в этом городке и прожил в нем добрую половину своей жизни. Человек не может запомнить, как он учился ходить и как произнес первое слово. Вот если он упал и разбил коленку - это он помнит. Но Вольдька не падал и не разбивал коленку, и над бровью у него нет шрама, потому что и бровь он тоже никогда не разбивал. И вообще он ничего не помнит.
Не помнит, как, заслышав шум мотора, он что-то искал в небе выпуклыми голубыми глазами. И как протягивал руку: хотел поймать самолет. Рука была пухлая, со складкой у запястья, будто в этом месте кто-то обвел ее чернильным карандашом.
Когда Володька был совсем маленьким, он умел только просить. А когда стал постарше - годика в три-четыре, - стал спрашивать. Он задавал маме самые неожиданные вопросы. И были такие, на которые мама не могла ответить.
"Почему самолет не падает с неба?.. Почему у нас звездочки, а у фашистов крестики с хвостиками?"
Володька жил с мамой. Папы у него не было. И вначале он считал, что так и должно быть. И его вовсе не беспокоило, что нет папы. Он и не спрашивал о нем, потому что не знал, что ему полагается папа. Но однажды он спросил у мамы:
- Где мой папа?
Он думал, что маме очень легко и просто ответить на этот вопрос. Но мама молчала. "Пусть подумает", - решил Володька и стал ждать. Но мама так и не ответила на вопрос сына.
Володьку это не очень огорчило, потому что мама многие его вопросы оставляла без ответа.
Больше Володька не задавал маме этого вопроса. Какой смысл спрашивать, если мама не может ответить? Но сам он не забыл о своем вопросе с той легкостью, с какой забывал о других. Ему понадобился папа, и он стал ждать, когда папа появится.
Как ни странно, Володька умел ждать. Он не искал папу на каждом шагу и не требовал от мамы, чтобы она нашла ему недостающего папу. Он стал ждать. Если мальчику полагается папа, то рано или поздно он найдется.
"Интересно, как появится папа? - думал Володька. - Придет пешком или приедет на автобусе? Нет, папа прилетит на самолете - ведь он летчик". В военном городке почти у всех ребят папы были летчиками.
Отправляясь с мамой гулять, он посматривал на встречных мужчин. Он старался угадать, на кого из них похож его папа.
"Этот очень длинный, - думал он, оглядываясь на высокого лейтенанта, - такому папе и на спину не заберешься. И почему у него нет усов? У папы должны быть усы. Только не такие, как у продавца в булочной. У него усы рыжие. А у папы усы будут черные..."
С каждым днем Володька все нетерпеливей ждал приезда папы. Но папа ниоткуда не приезжал.
- Мама, сделай мне кораблик, - сказал однажды Володька и протянул маме дощечку.
Мама посмотрела на сына беспомощно, будто он задал ей один из тех вопросов, на которые она не могла ответить. Но потом вдруг в ее глазах появилась решимость. Она взяла из рук сына дощечку, достала большой кухонный нож и начала стругать. Нож не слушался маму: он резал не как хотела мама, а как ему вздумается - вкривь и вкось. Потом нож соскользнул и порезал маме палец. Пошла кровь. Мама отбросила недоструганную деревяшку в сторону и сказала:
- Я лучше куплю тебе кораблик.
Но Володька покачал головой.
- Не хочу купленный, - сказал он и поднял с пола дощечку.
У его друзей-приятелей были красивые кораблики с трубами и парусами. А у Володьки была шершавая недоструганная деревяшка. Но именно эта невзрачная дощечка, именуемая пароходом, сыграла в Володькиной судьбе очень важную роль.
Однажды Володька прогуливался по коридору квартиры с дощечкой-кораблем в руках и лицом к лицу столкнулся с соседом Сергеем Ивановичем. Сосед был летчиком. Целыми днями он пропадал на аэродроме. А Володька "пропадал" в детском садике. Так что они почти не встречались и совсем не знали друг друга.
- Здравствуй, брат! - сказал Сергей Иванович, встретив Володьку в коридоре.
Володька задрал голову и стал рассматривать соседа. До пояса он был одет в белую обыкновенную рубаху, а брюки и сапоги были военными. На плече висело полотенце.
- Здравствуй! - отозвался Володька.
Он всех называл на "ты".
- Почему ты один шагаешь по коридору? - спросил сосед.
- Гуляю.
- А на улицу что не идешь?
- Не пускают. Кашляю.
- Небось по лужам без галош бегал?
- Нет. Я снег ел.
- Понятно.
В конце разговора, который происходил в полутемном коридоре, сосед заметил в руках Володьки дощечку.
- Что это у тебя?
- Кораблик.
- Какой же это кораблик? Это доска, а не кораблик, - сказал сосед и предложил: - Давай я тебе кораблик сделаю.
- Только не сломай, - предупредил его Володька и протянул дощечку.
- А как тебя зовут? - между прочим спросил сосед, разглядывая деревяшку.
- Володя.
- Володька, значит?
Володька. Это хорошо. Мама называла его Володенька, а тут - Володька. Очень красиво!
Пока Володька раздумывал над новым именем, сосед достал из кармана складной перочинный ножик и ловко начал обстругивать дощечку.
Что это получился за кораблик! Ровный, гладкий, с трубой посредине, с пушкой на носу. На полу кораблик не стоял, заваливался набок, зато в лужах он чувствовал себя отлично. Никакие волны не могли его опрокинуть. Присев на корточки, Володькины приятели с любопытством рассматривали корабль. Каждому хотелось потрогать его, потянуть за веревочку. Володька торжествовал.
- Не забрызгай! - кричал он одному из приятелей, будто кораблю была страшна вода. - Не тяни, опрокинешь! - грозно предупреждал он другого, хотя его корабль был самым устойчивым кораблем дворового флота.
- Кто это тебе такой корабль сделал? - спросил Володьку кто-то из ребят.
Володька запнулся. Потом набрал побольше воздуха и смело выпалил:
- Папа!
- Врешь, - сказал приятель. - У тебя нет папы.
- Нет, есть! Нет, есть! - решительно ответил Володька. - Он мне еще не то сделает!
...Вечером мама заметила Володькин кораблик. Она подняла его с пола, внимательно осмотрела его и спросила:
- Откуда это у тебя?
- Папа сделал, - отозвался Володька.
- Папа? - Мама удивленно подняла брови. - Какой папа? У тебя нет папы...
Последние слова мама с трудом выдавила из себя. Но Володьку нисколько не смутило мамино возражение. Он сказал:
- Как же нет папы? Есть! Ведь даже у девочек есть папы, а я мальчик.
Мама вдруг перестала спорить. На нее смотрели два больших упрямых глаза. В них было столько решимости и отчаяния, что мама промолчала. Она поняла, что в маленьком сыне прорезается характер, что он так просто не отступится от того, что ему полагается, что определено самой природой.
Мама опустила глаза и отошла. А он все не двигался с места маленький человек, который решил постоять за себя. Он прижимал к груди свой кораблик, как будто кто-то хотел отнять у него этот драгоценный предмет.
...Сергей Иванович не догадывался о том, что сделал кораблик с маленьким соседом. И уж конечно, ему и в голову не могло прийти, что Володька в поисках папы остановил свой выбор на нем.
Возвращаясь из детского сада, Володька спрашивал:
- Папа дома?
Мама ничего не отвечала. Тогда он, улучив минутку, выскальзывал в коридор и направлялся к соседней двери. Он толкал дверь плечом. Она не поддавалась: папы не было дома. Володька не падал духом. Эка беда, что папы нет дома! Важно, что папа есть.
Постепенно у Володьки сложилось свое представление о папе. Его папа жил в другой комнате, обедал в столовой и сам ставил себе чайник. И если у него отрывалась пуговица, то он сам пришивал ее. И никому не докладывал, куда уходит и когда вернется. Володька решил, что именно таким и должен быть папа.
Случилось, что Володька заболел не на шутку. На этот раз он съел слишком много снегу, и у него начался жар. Он лежал в постели и горел. Ему казалось, что постель стоит на огне и огонь раскаляет подушку, одеяло, рубашку. И градусник ему ставят часто, потому что боятся, как бы он совсем не сгорел.
Володька не стонал, не вздыхал, не звал маму. Он мужественно переносил болезнь. Он сопел. А временами кашлял, и тогда в его груди перекатывался шершавый, булькающий шарик.
Целый день с Володькой сидела бабушка из соседней квартиры. Бабушке хотелось, чтобы Володька уснул, она рассказывала ему сказки. В конце концов от сказок уснул не Володька, а сама бабушка.
Когда вечером вернулась с работы мама, бабушка беззвучно поднялась и ушла к себе в соседнюю квартиру.
С мамой было веселее. Она ходила взад-вперед, что-то приносила, уносила, роняла на пол. Она тормошила Володьку, давала ему то лекарство, то кислый морс. Она прикладывала прохладную руку ко лбу - это было приятно. Переворачивала подушку на "холодную сторону" - это тоже было хорошо. Только жаль, что подушка быстро нагревалась.
Мама все время спрашивала:
- Не болит головка? Что тебе дать? Что ты хочешь?
Но Володька ничего не хотел. Он не знал, что от холодного снега будет так жарко. И так тошно. Он молчал.
И вдруг мальчик сказал:
- Мама, позови папу.
Мама повернулась к окну. Она сделала вид, что не расслышала просьбу сына. Она надеялась, что он тут же забудет о ней.
Но, выждав немного, Володька повторил:
- Позови папу.
Мама не двигалась. Она стояла спиной к сыну, и он не видел, как лицо ее стало беспомощным, а глаза наполнились слезами. Она могла многое сделать для сына. Подарить ему дорогую игрушку, купить вкусненького. Могла работать для него с утра до вечера. Могла отдать ему свою кровь, свою жизнь. Но где она могла взять ему папу?
А Володька ждал, когда она пойдет за папой. И она пошла. Она вышла в коридор и медленно направилась к соседней двери. Она шла к чужому человеку, чтобы попросить его на несколько минут побыть папой.

Я увидел светящееся сердце в кузнице. Кузница стояла на краю деревни. От нее тянуло запахом угольного дыма, и она сотрясалась от звонких прерывистых ударов. Я услышал, как с хрипом дышат кожаные мехи и как от их дыхания в горне с легким свистом пробуждается в углях огонь.

Кузнец был раздет до пояса. Его тело блестело от пота. На мокрой груди отражалось пламя горна. Кузнец взмахивал молотом, откидывал корпус назад и с силой обрушивал удар на кусок раскаленного железа. И каждый раз отблеск пламени вздрагивал. Я решил, что это просвечивает сердце. Оно горит внутри и просвечивает сквозь грудь.

Я показал маме светящееся сердце.

Видишь? - сказал я шепотом.

От чего же оно светится?

Мама подумала и тихо сказала:

От работы.

А если я буду работать, мое сердце будет светиться?

Будет, - сказала мама.

Я тут же принялся за дело. Я наносил дров, поворошил сено и даже вызвался пойти за водой. И каждый раз, окончив дело, спрашивал:

Светится?

И мама кивала головой.

И еще нестриженый двойник со ссадиной на лбу напомнил мне, как он нашел на земле осколок снаряда и показал маме:

Смотри, какой камень!

Это не камень, - ответила мама. - Это осколок снаряда.

Снаряд разбился?

Он разорвался на множество осколков.

Чтобы убивать.

Я бросил осколок на землю и опасливо покосился на него.

Не бойся, - сказала мама, - он уже никого не убьет. Он сам мертвый.

Откуда ты знаешь? - спросил я маму.

Я же была сестрой милосердия.

Я смотрел на маму, как на незнакомую. Я не мог понять, какое отношение имеет сестра милосердия к маме.

В то далекое мгновение ни она, ни я не могли даже представить себе, что через десять лет я буду лежать на земле в шинели, в каске, с винтовкой, прижатой к боку, и в меня будут лететь такие камни с острыми краями. Не мертвые, а живые. Не для жизни, а для смерти.

По-настоящему земля открылась мне на войне. Сколько земли перекопал, перелопатил я за войну! Я рыл окопы, траншеи, землянки, ходы сообщения, могилы... Я рыл землю и жил в земле. Я узнал спасительное свойство земли: под сильным огнем прижимался к ней в надежде, что смерть минует меня. Это была земля моей матери, родная земля, и она хранила меня с материнской верностью.

Я увидел землю так близко, как раньше никогда не мог увидеть. Я приблизился к ней, как муравей. Она липла к моей одежде, к подметкам, к лопате - я весь был намагничен, а она железная. Земля была мне и убежищем, и постелью, и столом, она гремела и погружалась в тишину. На земле жили, умирали, реже рождались.

Один, только один раз земля не уберегла меня.

Я очнулся в телеге, на сене. Я не почувствовал боли, меня мучила нечеловеческая жажда. Пить хотели губы, голова, грудь. Все, что было во мне живого, хотело пить. Это была жажда горящего дома. Я сгорал от жажды.

И вдруг я подумал, что единственный человек, который может меня снасти, - мама. Во мне пробудилось забытое детское чувство: когда плохо, рядом должна быть мама. Она утолит жажду, отведет боль, успокоит, спасет. И я стал ее звать.

Я знал, что она откликнется и придет. И она появилась. И сразу смолк грохот, и холодная животворная вода хлынула гасить пожар: текла по губам, по подбородку, за воротник. Мама поддерживала мою голову, осторожно, боясь причинить боль. Она поила меня из холодного ковшика, отводила от меня смерть.

Я почувствовал знакомое прикосновение руки, услышал родной голос:

Сынок! Сынок, родненький...

Я не мог открыть глаза. Но я видел мать. Я узнавал ее руку, ее голос. Я ожил от ее милосердия. Губы разжались, и я прошептал:

Прочитайте записанный разговор и определите его тему. Сколько человек участвует в разговоре? Что такое диалог? Как выделяется на письме каждая реплика диалога?

Ребята, вы иногда спрашиваете, почему я не поставила отличную отметку за устный ответ. Как вы думаете, как надо отвечать, чтобы получить пятёрку? - обратилась Татьяна Ивановна к классу.

Первым, как всегда, ответил Ваня:

Я думаю, надо прежде всего слушать учителя и отвечать на его вопрос. Если спрашивают определение, то надо его проговорить дословно, как в учебнике, и привести примеры. Если дают задание объяснить написание слов, то надо сослаться на правило.

И когда спрашивают правило, надо его не только проговорить, но и сразу привести примеры. Так и тебе самому, и учителю становится ясно, что ты понимаешь, о чём идет речь, - добавила Аня.

Вы не сказали, ребята, как надо отвечать, чтобы отметка была отличной, - заметила Татьяна Ивановна.

Аня сразу поняла, о чём говорит учительница:

Я думаю, надо отвечать чётко, уверенно.

Да, вы правы, всё это важно, чтобы получить пятёрку за устный ответ, - согласилась Татьяна Ивановна.

А скажите, Татьяна Ивановна, этот наш диалог - текст? - заинтересовался Ваня.

Все наши реплики относятся к одной теме, связаны друг с другом. И конечно, это текст, - ответила Татьяна Ивановна.

53. Прочитайте полилог, возникший на родительском собрании. Какова его тема и основная мысль? Докажите, что это текст.

Учительница после приветствия взяла слово первой: - Я хотела бы обсудить с вами важный вопрос. Горький писал, что доказывать человеку важность знаний - все равно что убеждать его в полезности зрения. Однако нашим детям приходится это доказывать. Как бы вы стали убеждать их, что знания им необходимы?

В беседу вступила Мария Викторовна :

Знания дают свободу. Если мы многое знаем, то мы свободны в выборе профессии, друзей; мы сознательно выбираем свой путь.

А я считаю, что знания помогают развивать мышление. Если для развития мышц нужна тренировка, то и для развития мышления нужны знания, - уверенно поддержал разговор Иван Дмитриевич.

Человек, который владеет знаниями, видит мир более разнообразным, многогранным. С каждым новым знанием какая-то неизвестная часть мира начинает оживать, дышать, становится понятной, близкой.

Мне кажется, - подвела итог учительница , - что школа даёт знания о мире как целостной картине. Каждый человек может своей жизнью внести в эту картину что-то доброе, полезное, прекрасное. Вот что мне хотелось бы донести до наших детей.

54. Выберите из текста диалог, спишите, расставьте знаки препинания. Прочитайте его по ролям, выразительно. Как бы вы озаглавили текст?

Кузнец был раздет до пояса. Его тело блестело от пота. На мокрой груди отражалось пламя горна. Кузнец взмахивал молотом, откидывал корпус назад и с силой обрушивал удар на кусок раскалённого железа. И каждый раз отблеск пламени вздрагивал. Я решил, что это просвечивает сердце. Оно горит внутри и просвечивает сквозь грудь.

Я показал маме светящееся сердце.

Видишь? Сказал я шёпотом.

От чего же оно светится? Мама подумала и тихо сказала: От работы.

А если я буду работать, моё сердце будет светиться?

Будет сказала мама.

(Ю. Яковлев)

Сравните рисунок и текст. Расскажите о кузнеце, который изображён на рисунке, учитывая содержание текста,

55. Прочитайте отрывок из стихотворения Р. Рождественского «Весенний монолог». Как вы думаете, почему поэт так назвал стихотворение?

Всё весеннее:
намёки и поступки,
бездумные шаги по мостовой.
Всё весеннее:
бульвары и простуды,
ветер,
пахнущий вчерашнею травой.
Верю я, что есть улыбка
в этом ветре.
Верю в ласковость и силу
сквозняка. <...>
И не верю
только в синие снега.

Цели:

прививать учащимся духовно-нравственные ценности;
развивать морально-этические качества; развивать чувство любви и гордости за свою семью;
воспитывать уважение к старшему поколению.

Оборудование : музыкальные произведения по теме, теле-, видеоаппаратура.

Наглядность:

стенгазета «Мама в моей жизни» (см. Приложение 1);
слайд-шоу с фотографиями детей и родителей;
плакат «Родина – мать зовет»;
репродукция картины «Сикстинская мадонна» Рафаэля;
эпиграф; заголовок.

Ход мероприятия

Не знаю ничего красивей,
Достойней матери счастливой
С ребенком малым на руках.
Тарас Шевченко

Под мелодию «Аве Мария» звучит стихотворение С.Острового «Женщина с ребенком на руках».

Ведущая : Несмотря на то, что мы все рано или поздно взрослеем, все мы родом из детства. А что такое детство? Это в первую очередь семья, мама: этому сегодня и посвящена наша встреча.

Ведущий: "Добрый день" говорим мы сегодня нашим самым близким и дорогим людям -нашим мамам!

Мама! Какое замечательное слово, какое теплое и нежное, такое строгое и воспитывающее: и самое главное слово на Земле для каждого из нас! Не зря оно звучит на всех языках почти одинаково: мама, mother, mutti (мутти), mia, баба: всех поймет и согреет своим теплом мама.

Ведущая: Указом Президента РФ Б. Н. Ельцина от 30.01.98 г учрежден ежегодный российский праздник - День матери. Праздник отмечается в последнее воскресенье ноября. И хотя этот праздник отмечается недавно, но во все времена мама была и остается самым главным и близким человеком для каждого из нас.

Ведущий: День матери отвечает лучшим традициям отношения россиян к материнству, объединяет все слои российского общества на идеях добра и почитания женщины-Матери. Кроме того, как считают многие, необходимо повышать статус женщины-матери. День матери - праздник сравнительно молодой. Он еще не имеет установившихся традиций, в семейном кругу его мало кто отмечает. Но, надеемся, что со временем значение этого дня возрастет, потому что по смыслу и содержанию это самый святой праздник.

Стихотворение «День матери – праздник пока молодой…»

Ведущий: Сегодня наши ребята подготовили посвященные нашим дорогим мамам стихотворения.

На фоне красивой мелодии несколько ребят читают стихотворения.

В.Гин «Не обижайте матерей»

Р. Гамзатов "Мама"

Э. Асадов "Храбрая мама"

Э.Асадов «Медвежонок»

Ведущий: Первое слово, которое произносит человек, - «мама». Оно обращено к той, что

подарила ему жизнь. Дети - самое дорогое для матери. Счастье матери - в счастье её детей. Нет

ничего бескорыстнее и святее её любви. Мать - первый учитель и друг ребёнка. Она всегда поймёт его, утешит, поможет в трудную минуту, защитит, оградит от беды. На свете нет человека роднее и ближе матери.

Ведущий: У каждого из нас возникает чувство защищённости и покоя, когда рядом мама. Но всегда ли мы осознаём, какой ценой оплачены наш покой, счастье? Какой? Самопожертвованием, самозабвением матери. Эти старинные слова, почти ушедшие из разговорной речи, точнее всего характеризуют материнскую любовь. Сердце матери - это самый милосердный судья, самый участливый друг, это солнце любви, свет которого согревает нас всю жизнь.

Звучит народная украинская мелодия.

Инсценировка стихотворения Д. Кедрина «Сердце Матери».

Ведущий: Любовь к матери заложена в нас самой природой. Это чувство живет в человеке до конца его дней. Вспомним слова Олега Кошевого, обращенные к матери и полные сыновней нежности:

Мама, мама! Я помню руки твои с того мгновения, как я стал сознавать себя на свете. За лето их всегда покрывал загар, он уже не отходил и зимой, - он был такой нежный, ровный, только чуть-чуть темнее на жилочках. А может быть, они были и грубее руки твои, - ведь им столько выпало работы в жизни, - но они всегда казались мне такими нежными, и я так любил целовать их прямо в темные жилочки...

Ведущий: Женщина - великое слово. В ней чистота девушки, самоотверженность подруги, подвиг матери. Каждому из нас - от колыбельной песни до последнего вздоха мать дарит бескорыстную любовь, заботу, привязанность.

А.Деменьтев «Я верю, что все женщины прекрасны»

Гаснет свет. Освещен плакат «Родина - мать зовет!». Под мелодию звучат отрывки из произведения Ю.Яковлева «Сердце земли».

Со свечами в руках выходят юноши.

Чтецы:

1. На ледяном ветру я видел ее у печки с закрытыми глазами. Это видение возникало ночью на посту. У меня в кармане лежало письмо. От него веяло далеким теплом, пахнущим смолянистыми дровами. Это родное тепло было сильнее ветра.

Когда от мамы приходило письмо, не было ни бумаги, ни конверта с номером полевой почты, ни строчек. Был мамин голос. Я слышал его даже в грохоте орудий. Дым землянки касался щеки, как дым родного дома.

2. Под новый год я увидел у себя елку. Мама подробно рассказывала письмо о елке. Оказывается, в шкафу случайно нашлись елочные свечи. Короткие, разноцветные, похожие на отточенные цветные карандаши. Их зажгли, и с еловых веток по комнате разился ни с чем не сравнимый аромат стеарина в хвои. В комнате было темно, и только веселые блуждающие огоньки замирали и разгорались, и тускло мерцали золоченые грецкие орехи. Я лежал на снегу в тяжелой каске, в подшлемнике - в шерстяном опущенном забрале, в шинели, затвердевшем от талого снега, а осколки снарядов гулко плюхались на землю - большие, рваные куски металла... Вот один упал совсем рядом... Гори, елка. Мерцайте, позолоченные орешки. Хорошо, что где-то около мамы есть островок мира, где всё по-прежнему. Тепло и спокойно. И мама в безопасном месте. И единственная ее тревога - это я. Старые часы идут и бьют полночь. Сверчок, чудом поселившийся в городской квартире, работает на стрекочущей машинке. Ковш Большой Медведицы стоит на крыше дома, что напротив. Пахнет хлебом. Тихо. Ёлка погасла. Печка горячая.

3. Я как-то спросил маму:

У меня сердце светится?

Ну как же оно может светиться, - возразила мама.

Видишь, - сказал я шепотом.

От чего оно светится?

Мама подумала и тихо сказала:

От работы.

А если я буду работать, мое сердце будет светиться?

Будет, - сказала мама.

Светится?

И мама кивала головой.

4. Однажды я нашел на земле осколок снаряда и показал маме:

Смотри, какой камень!

Это не камень - ответила мама. - Это осколок снаряда.

Снаряд разбился?

Он разорвался на множество осколков.

Чтобы убивать.

Я бросил осколок на землю и опасливо покосился на него.

Не бойся, - сказала мама. - Он уже никого не убьют. Он сам мертвый.

Откуда ты знаешь? - спросил я маму.

Я же была сестрой милосердия.

Я смотрел на маму как на незнакомую. Я не мог понять, какое отношение имеет сестра милосердия к маме. В то далекое мгновение ни она, ни я не могли даже представить себе, что через десять лет буду лежать в шинели, в каске, с винтовкой, прижатой к боку, и в меня будут лететь такие камни с острыми краями. Не мертвые, а живые. Не для жизни, а для смерти.

5. Я очнулся в телеге, не сене. Я не почувствовал боли, меня мучила нечеловеческая жажда. Пить хотели губы, голова, грудь. Все, что было во мне живого, хотело пить. Это была жажда горящего дома. Я сгорал от жажды. И вдруг я подумал, что единственный человек, который может меня спасти, - мама. Во мне пробудилось забытое детское чувство: когда плохо, рядом должна быть мама. Она утолит жажду, отведет боль, успокоит, спасет. И я стал ее звать. Телега грохотала, заглушала мой голос. Жажда запечатала губы. А я из последних сил шептал незабываемое слово - мамочка. Я звал ее. Уповал на нее, как на бога. Богоматерь. Человекоматерь. Мать. Я знал, что она откликнется и придёт. И она появилась. И сразу смолк грохот, и олодная животворная вода хлынула гасить пожар: текла по губам, по подбородку, за воротник. Мама поддерживала мою голову, осторожно, боясь причинить боль. Она поила меня из холодного ковшика, отводила от меня смерть. Я почувствовал знакомое прикосновение руки, услышал родной голос…

Сынок! Сынок, родненький...

Я не мог открыть глаза. Но я видел мать. Я узнавал её руку, её голос. Я ожил от её милосердия.

Губы разжались, и я прошептал:

Мама, мамочка...

Моя мать лежала в братской могиле в осаждённом Ленинграде. В незнакомом селе у колодца я принял чужую мать за свою. Видимо, у всех матерей есть великое сходство. И если одна мать не может прийти к раненому сыну, то у его изголовья становится другая. Мама, мамочка....

Звучит вальс Д.Б.Кабалевского «Школьные годы», на его фоне звучит стихотворение. Одна пара танцует вальс.

Ведущий: Любовь матери к детям безгранична. Мать всегда помнит о своем ребенке, где бы он ни находился. Многие матери, получив во время Великой Отечественной войны извещение о смерти сына, не верили в его смерть и всю оставшуюся жизнь надеялись на чудо, чудо возвращения.

Под мелодию «Реквием» Моцарта звучит стихотворение Н.Рублева «Все люди спят»

Под мелодию протяжной русской песни звучит стихотворение К.Кулиева «Ой, зачем ты, солнце красное…»

«Нас, как причалы, ждут края родные…»

Ведущий . У женщин есть важная и ответственная обязанность - быть душой семьи, нести свет и тепло. Жизнь матери - это каждодневный, порой незаметный, будничный подвиг.

С.Островой «Отшумит, умчится любая беда…»

Ведущий. Нашим мамам так часто бывает нелегко с нами! Мы огорчаем их плохими поступками, леностью в учебе. Мы не всегда помним, сколько бессонных ночей провела мама у нашей кроватки. Принимая мамину заботу как должное, мы забываем ее поблагодарить.

Сценка «Один день из жизни женщины»

Сын: Весна! На улице капели звенят наперебой с ручьем! Мы ноги промочить успели, без шапок погуляли днем!

Дочь: Гуляли как всегда без мамы, она в работе, как всегда, от той работы, скажем прямо, болит у мамы голова.

И вот пришла мама с работы,
Кидает сумочку на стол,
Оттуда вывались шпроты,
Для сына маленькие боты,
Три килограмма колбасы,
Для папы новые часы,
Шнурки, заколки, скрепки, шляпа!

Сын: Какой красивый будет папа!

Мама : А про бабушку забыла, ничего ей не купила!

Сын: Мама, я не понял тему и объясни мне теорему.

Дочь: И кто такой орангутанг? Как вывести этилбутан?

Сын: Скворечник надо сколотить!

Дочь: Забор у школы побелить!

Вместе: Еще нам надо поиграть,

попеть, попрыгать, поплясать!

Мама:

Я теорем не понимаю,
Орангутангов я не знаю.
Устала, дети, очень я!
Ах, отойдите от меня! (Уходят)

Забыла даже про себя (берет зеркало),
Подкрашу-ка я свои глазки,
И нанесу на лицо маску.
Про маникюр я не забуду,
Очень красивая я буду! (Сушит ногти)

Ну, здравствуй, дочка, как дела?
Ой! Заболела вдруг спина.
Скажи-ка, что там пишут в прессе.
Что нового в политпроцессе?
Еще случилася беда!
Ты вставь-ка челюсть мне сюда! (показывает)
И где для зрения пилюли?

Мама: Ах, дедушка, иди к бабуле.

Мама: Отдохну-ка я теперь.

Мама: Кто там?

Сосед: Открывайте, ваш сосед.Мне бы пасту «Блендамед».

Мама: Заходите, я сейчас. Кто включил на кухне газ?!!

Мама: Вот, держите «Блендамед». Времени у меня нет! Сейчас начнется сериал, как Хосе богатым стал.

(Входит папа)

Папа: Женушка моя родная, не устала ль, дорогая? Есть хочу, аж умираю! Напекла бы пирожков,

отварила бы рожков и пожарила котлеты, накормила бы омлетом, суп гороховый сварила и посуду бы помыла!

Мама (бредит): Что? Посуда? Пирожки?! Дети, школа и рожки? Орангутан и «Блендамед»? Газета, пресса, старый дед!!

Все: Вот такая она мама! И хозяюшка, и дама! Очень любим ее все, нет ее ценней, дороже!!!

Звучит песня «Мама». Муз. Жерар Буржоа, Темистокле Попа, сл. Ю.Энтина

Ведущий: Мы в вечном, неоплатном долгу перед матерью, чья любовь сопровождает нас всю жизнь. Поэтому мы должны и обязаны нежно любить, уважать, беречь ее, не причинять матери боли своими словами и поступками

А.Дементьев «По ночам звучит надрывный кашель…»

Р.Гамзатов «Не оставляйте матерей одних…»

Ведущий: Мы кланяемся всем женщинам, матерям за вашу беззаветную любовь, доброту, за ваши руки, которые творят на земле добро и справедливость, украшают жизнь, наполняют ее смыслом, делают счастливой.

Ребята по очереди встают и говорят свои слова.

Чтецы:

1. Пуховый платок, свет улыбки знакомой,
Глаза, что умеют простить и понять,
Что вечно в тревоге:
- Ну где мы и что мы?
Такою с детства запомнилась мать.

2. В беде отогреет, закроет собою,
Порой пожурит и забудет тотчас...
- Спасибо Вам, мамы, спасибо большое
За все, что вы сделали в жизни для нас!

3 .Спасибо за Вашу заботу и ласку,

4 . За добрую жизнь, что семье отдана,

5. За первую песню, за первую сказку,

6 . За годы тревоги, за ночи без сна.

7. Мы поздно у Вас замечаем порою
Снежок на висках, паутинку у глаз..

8 .Спасибо Вам, мамы,
Спасибо большое –
За все,
Что Вы сделали в жизни для нас!

9 . Кланяемся вам, мамы, за ваш великий материнский подвиг.

10. Кланяемся вам, мамы, за ваше понимание, сердечность, терпение, заботу.

11. Кланяемся вам за то, что вы несете свет и тепло детям, окружающим людям.

12 . Кланяемся вам за ваш великий, самоотверженный труд.

13 . Кланяемся вам - душе семьи, хранительницам семейного очага.

14. Кланяемся вам, стоящим на страже мира и счастья рода человеческого.

15 . Мир дому вашему, семье вашей, дорогие мамы.

Все. Низко кланяемся тебе, женщина, чье имя Мать!

Ведущий: И в конце нашего вечера, мы говорим: Что же такое семья? Мама? С чем ее можно сравнить? Это небосвод, на котором всегда светит солнце. Лучи этого солнца - взаимопонимание, уважение любовь, дружба, совместные дела. И давайте будем помнить о том, что все: и взрослые, и дети, хотят жить в мире красоты, фантазии и творчества. А также о том, что какова наша семья, таковы наши Матери, наши дети, таким будет наше будущее, такой будет и Россия.

Ведущий: Помните, главный закон семьи - забота о каждом члене семьи, а каждый член заботится обо всей семье. Вы должны твердо знать этот закон, тогда ваша семья, дом, будут местом, где вас любят, ждут, понимают и принимают таким, каков ты есть, где тепло и уютно.